Чейнджлинги могут поглощать любовь,
направленную на тех, чей облик они приняли, но
это блюдо весьма постное. Все равно что есть
диетические кексы: голод утолишь, но лишь
ненадолго. Любовь же, направленная на нас
самих, на реальный облик, гораздо сытнее,
слаще и приятнее. Но кто полюбит чудовище
под маской?
В те времена меня подобные вопросы слабо волновали: я как чейнджлинг не знала иной любви, а, будучи отлученной от улья, и вовсе перестала чувствовать в ней что-то кроме энергетической оставляющей. Но с Брайтом все было иначе: с ним я чувствовала, или, вернее, думала, что чувствовала себя гораздо живее чем раньше. С первой моей попытки стать Лирой, чтобы просто побыть рядом с ним, я с ненасытностью оголодавшего вампира поглощала его эмоции, что он испытывал к ней. И я уверовала, что смогу так прожить довольно долго. Еще и события складывались таким образом, что я смогла идеально влиться, подменив Лиру: весь город, да и сам Брайт, почему-то не помнили ничего о ней со дня вампирской ночи, а сама мятная пропала вместе с воспоминаниями о себе. То есть, все что от меня требовалось, это писать истории на конкурсы и составлять в листе шиппинга хорошие пары, чтобы никто не заметил подмены. И мне это с легкостью удавалось благодаря воодушевляющим эмоциям кофеиновой ракеты и сплетен, которых я порядком наслушалась, будучи медсестрой в больнице.
Однако же, счастье мое длилось не так долго, как ожидалось. Тогда еще не осознавая, какой эффект будет от постоянного поглощения любви без её возврата, я поглощала эмоции жеребца, продолжая чувствовать неполноценность. Странно это говорить сейчас, но я даже ревновала его к тому образу, который создала. Он любил мятную единорожку, а не ту, кем она была под маской пони, хотя вот она я, та кто делала все, за что он любил её. Я стала думать, что неполноценность вызвана тем, что он любит не меня, а мятную, а потому я и не получаю всей доли его любви. Решением этой проблемы было, как это смешно ни звучит, увести у себя же особенного пони. Конечно же, простым появлением в моем настоящем облике перед ним и рассказом о своих чувствах вряд ли можно было завоевать бывшего стражника, а фразой, что я и есть Лира – тем более, поэтому я решила действовать осторожнее. Постепенно подталкивая его к мысли, что любить чейнджлингов нормально, и что они тоже могут любить в ответ, я даже написала на конкурс историй один рассказ, что повествовал о пегаске по имени Элизабет и чейнджлинге Десерто. Эта история была основана на легенде, имеющая свои аналоги, как у пони, так и чейнджлингов, вот только для вторых мораль была не привязываться к жертве, а для первых что каждый достоит шанса, но бывают и исключения. Но в обоих версиях легенда имела печальный финал, где раскрывшего себя чейнджлинга растерзала толпа. Мне же хотелось закончить эту историю иначе.
*** Рынок Троттингхема полнился разнообразными выкриками торговцев и спорами покупателей. То и дело кто-то сталкивался с другим пони, кто-то ронял только что купленный товар, а кто-то спешно удалялся от ничем не примечательного темно-зеленого жеребца, излучая сильнейшую ярость и злобу. Жеребец, который вызвал столь сильные эмоции белоснежной пегаски с красно-желтой гривой, как и сама кобылка, был юного возраста. Совсем недавно окончив местную школу, он искал свое место в жизни, временно помогая своей матери, которая торговала на рынке травами. Хотя, если говорить начистоту, то эта самая пони – Дерика Харт – не была родной матерью Десерто, потому как единорожка принадлежала роду пони, а её сын к чейнджлингам. Тем не менее, тайна, которую хранила семья зеленого жеребца, была, пожалуй, самой защищенной из всех тайн этого города благодаря ответственности и стараниям этого самого чейнджлинга. Долгие годы он создавал идеальный образ невзрачного земного пони, серой мыши, в которой никто и не заподозрит ничего выделяющегося, а то и не захочет даже говорить с ним. Питался эмоциями он лишь только дома, пребывая в сильном истощении к концу школьных занятий. Его маскировка претерпевала всего лишь мелкие изменения, вроде добавления ссадин и синяков после очередной стычки с школьными задирами, да постепенного увеличения собственного роста по мере взросления. Одним словом, он был обыденным пони, до недавнего времени.
Та пони, что спешно покидала рынок была из семьи Фоулер, глава которой был лучшим другом Дерики. Удачно разбогатев, он давным-давно переехал в другой город, где обзавелся семьёй и прекрасной дочуркой Элизабет. И жизнь их была бы, наверное, совершенно прекрасной, если бы не обнаружился страшный недуг Лизы: бинарное расстройство. Лиза могла совершенно ни с того ни с сего сильно разозлиться или разрыдаться, или вообще начать думать о чем-то совершенно противоестественном в данной ситуации, при этом сама она как бы не контролировала себя в такие моменты, будто бы кто-то отбирал у неё контроль над телом, оставляя её беспомощным наблюдателем. Чейз Фоулер – отец Элизабет – всячески старался ради её блага скрывать недуг своей дочери, искал лучших врачей, которые могли разве что прогнозировать степень развития болезни, но не вылечить её. Поэтому, из-за приступов Лизы и из-за поиска новых врачей, семье Фоулер приходилось частенько переезжать, что увы только еще хуже сказывалось на развитии расстройства. В конце концов, они решили, что остаток разумной жизни дочери им стоит прожить в родном городе Чейза. Так семья вернулась в отстроенное поместье Фоулеров в Троттингхеме.
Устроив светский прием, на который были приглашены почти все семьи города, Фоулеры хотели, во-первых, познакомиться со всеми ними, да вспомнить истории из юности Чейза, а во-вторых, обсудить возможность лечения своей дочери с Дерикой, которая могла бы подсказать какой-нибудь магический прием или лечебные травы. На этот прием некоторые семьи привели также и своих детей, и Десерто, как раз тоже был среди них, с строгим наказом попытаться подружиться с дочкой Фоулеров. Сам жеребец не особо горел желанием общаться с дочкой известного богача Троттингхема, поскольку излишнее внимание сильно бы осложнило жизнь ему и его семье. Также он боялся, что при чрезмерном внимании к его персоне, рано или поздно раскроется истинная личина энергетического вампира, что опять же повлечет за собой уйму головной боли для его родных.
Но Дерика заверяла своего сынишку, что одно знакомство хуже не сделает, а её сыну давно стоит завести друзей помимо собственной сестры, ну и чтобы не дать возразить что-либо чейнджлингу, представив Десерто Лизе, оставила их двоих наедине и жеребцу ничего не оставалось как подчиниться желанию матушки. Поначалу их общение шло вполне спокойно: Лиза хотела узнать интересы жеребца, а он чем увлекается кобылка, но то ли Десерто спросил что-то не то, то ли какая-то его интонация не понравилась Лизе, но в ней начала пробуждаться болезнь, наполняя комнату эмоцией чистой ярости. Чейнджлингу не составило труда уловить перемену характера своей подруги, и поспешно скрыться с её глаз, прежде чем та бы успела сорваться на него. Позднее он узнал от матери о недуге дочки Фоулеров и о том, что один из возможных способов её спасти это произвести эмоциональный взрыв, который перезагрузит нервную систему. Создать этот самый взрыв было подвластно чейнджлингам и Десерто знал об этой своей способности, но предпочел не рисковать всем ради её использования.
Следующая встреча юных пони состоялась при не самых хороших обстоятельствах, когда на Лизу напали хулиганы. Конечно, кобылка, изучавшая боевые искусства ради самоконтроля, могла бы с легкостью избавиться от незадачливых головорезов, вот только чейнджлинг об этом не знал. Увидев, как троица окружила дочку Фоулеров в подворотне, он без раздумий ринулся ей на помощь. Чейнджлинг наплевал на образ непримечательного пони, только чтобы спасти больную пегаску, с которой даже и не был толком знаком. Что двигало им в тот момент? Почему он вступился за неё? Неужели болезнь Элизабет оказалась для него важнее собственных убеждений? Кто знает. Но битва закончилась крайне необычно. Не рассчитав собственных сил, Десерто потерял контроль над обликом, и с него слетела маскировка, явив троице хулиганов и дочке Фоулеров облик черного хитинового монстра. Хулиганы пустились наутек от «демона», а Лиза, отчего-то не увидев в Десерто ничего страшного, заинтересовалась тем, кто же он на самом деле. И хотя, жеребец был раскрыт в тот судьбоносный день, его секрет остался сохраненным: Лиза не думала болтать о том, что случилось, а хулиганы списали увиденное на хмельные видения, хотя, впрочем, предпочли не проверять их истинность, решив лишний раз не пересекаться ни с сыном Хартов, ни с дочкой Фоулеров.
До того, как объявиться на рынке, Элизабет надолго засела в библиотеке, изучая таинственное существо, покрытое темным хитином, и в процессе своих изысканий она стала ловить себя на мысли, что думает о Десерто в весьма более чем дружелюбном ключе. Чем дольше она гнала мысли о нем, тем находила его все более привлекательным. И эти самые мысли на какое-то время остановили исследования Фоулер. Сам же Десерто, как это ни странно после произошедшего больше беспокоился не о том, что его раскрыли, а о том, что у дочки Фоулеров теперь будут неприятности, виной которым стал он со своей сумасбродной выходкой. Элизабет занимала все мысли Десерто, как он сам занимал её. Встретиться в третий раз им предстояло на рыночной площади, где у них и состоялся не самый приятный для Элизабет разговор.
Пегаска сама не знала, зачем искала этого земного пони, может чтобы сказать «спасибо», может чтобы просто прояснить для себя, как ей стоит относиться к нему. А может, чтобы рассказать ему, что ей не требовалась ничья защита. Не до конца решив, о чем же будет с ним говорить, Лиза тем не менее подошла к одиноко стоящему земному пони, смущенно опустившему свой взгляд при виде пегаски. И прежде чем ей удалось хоть что-то сказать ему, Десерто опередил слова дочери Фоулеров.
– Прости, что я втянул тебя во все это…
Лиза просто не знала, что ответить на такое внезапное признание чейнджлинга, так и застыв с приоткрытым ртом.
– Я не хотел, чтобы так все вышло, чтобы ты пострадала из-за меня. Просто… Просто я не мог поступить иначе, ведь… тебе требовалась помощь…
– Помощь? А… Ну, я могу постоять за себя сама, на самом деле, – наконец, смогла ответить Элизабет – В большинстве городов мне приходилось даже скрывать свое настоящее имя, ибо иначе от поклонников чемпионки школы единоборств было бы не скрыться.
В голосе пегаски слышалось пренебрежение и усмешка с каплей гордости, но эмоции выдавали в ней грусть от подобных воспоминаний. Единоборства были одним из способов лечения болезни. Одним из множества неудачных способов. Десерто же, слыша заверения кобылки мрачнел с каждой секундой.
– То есть… как? Ох, я идиот! Самый настоящий! Я не знал… прости… Я думал тебе нужна помощь, потому что…
– Потому что я больна, верно? – раздраженно продолжила за чейнджлинга Лиза, и ответом ей служила еще сильнее поникшая голова жеребца. – Ненавижу, когда это каким-то образом просачивается, но ты судя по всему догадался об этом сам, не так ли? Потому ты сбежал тогда на приеме? И, естественно, ты попытался защитить бедную больную кобылку, окруженную всего лишь троицей пьяных отморозков. Как благородно!
– Идиот… – лишь обреченно повторил жеребец.
– Что ж, ты знаешь о моем недуге, я знаю о твоем секрете. Не самый равноценный обмен, но больше таких уж страшных секретов у меня нет, так что, полагаю пока что мы квиты. Никто из нас не проболтается, – с несколько нахальной интонацией подметила Элизабет.
Десерто недоуменно посмотрел на пегаску и его мордочку исказила глупая усмешка.
– Ты думаешь, что даже если я объявлю на всю площадь о твоем недуге, меня хоть кто-то услышит, а уж тем более поверит моим словам? Я же пустое место, никто для них! Серая мышь, которую город предпочитает не замечать под своими копытами. И так должно быть6 тебе, как и всем остальным не стоит тратить на меня время. Так что забудь меня, Фоулер, и забудь мою поистине глупую выходку. Так будет лучше для всех, и для тебя в особенности. Не гоже пони высшего общества общаться с отрепьем вроде меня, еще слухи какие пойдут. А они никому не нужны.
Элизабет, только отошедшая от внезапных извинений Харта и его указания на недуг пегаски, сейчас вновь впала в ступор, испытывая легкую злобу и раздражение.
– Да ты… Да как ты… Как ты можешь так говорить? Почему? Зачем делать из себя пустое место? – чуть ли не кричала пони, едва держа себя в копытах после слов Десрто. – Загоняя себя в такое положение ты не делаешь никому лучше! Да ты же себя морально калечишь!
– Я не желаю и никогда не желал никому зла, и не хочу, чтобы от раскрытия моей тайны пострадали пони, которые мне дороги. Ради них я и должен оставаться никем, иначе все пойдет прахом, и всем будет плохо, если хоть кто-то узнает мой секрет. Поэтому, пожалуйста, оставь меня, так будет лучше. И не думай обо мне, я сам избрал такой путь.
– Да ты… ты… Агрх! Что за глупости ты несешь? – недоумевала кобылка, даже не обратив внимание на то, что жеребец отнес её к дорогим ему пони.
– Тебе не стоит быть рядом со мной, просто забудь меня, ради своего же блага, прошу, – чувствуя эмоции пони взмолился жеребец.
А ярость в кобылке уже закипала до такой степени, что она едва могла сдерживаться, чтобы не избить незадачливого чейнджлинга. Он и сам это чувствовал, но сбежать во второй раз прежде чем разразиться буря уже вряд ли бы получилось. Элизабет, злобно прорычав себе под нос несколько ругательств, спешно развернулась и направилась прочь, не желая наговорить чего лишнего или совершить что-то, о чем пожалеет. Десерто, облегченно выдохнув, печально посмотрел ей в след, повторив шепотом для неё, а, может и для себя, что так будет лучше.
И хотя их диалог закончился на такой неоднозначной ноте, обоим пони было над чем задуматься после него. Элизабет, довольно скоро успокоившись, возобновила изучение Десерто. Переходя уже от изучения чейнджлингов как вида, к довольно-таки определенному их представителю, его отношений с другими жителями и семьёй. Она пыталась понять, что же движет им, и что заставляет его мучать себя, как он полагал, во благо других. Конечно, чейнджлинги были высокосоциальными существами, что делало их наиболее верными своей семье, а также они обладали пугающей для пони внешностью, вынуждающую их постоянно прятаться. Но почему Десерто выбрал облик ничтожества, которому неуклонно следовал? Этот вопрос мучал Элизабет, всякий раз, когда узнавала об очередном добродушном поступке чейнджлинга, который он совершал тайно или выставляя благородным героем вместо себя кого-то другого. Для Лизы Десерто Харт был идеалом, чувства к которому она больше уже не могла отрицать и держать в себе. Она боялась, что их следующий диалог повторит события прошлой их встречи, но теперь ей было необходимо, во что бы то ни стало поговорить с ним и доказать глупому чейнджлингу, что тот не вредит кобылке своей тайной, и что он нравится ей таким, какой он есть.
Сынишка Хартов также обдумывал произошедшее, и в частности слова дочки Фоулеров про вред самому себе. Действительно, если задуматься, то его образ, созданный изначально просто для отвода глаз, теперь лишь причинял страдания тем, кого он хотел защитить. Благими намерениями Десерто хотел уберечь свою семью от переживаний о нем, но в итоге каждый, кто знал настоящего Десерто лишь сильнее переживал о том, как прочие относятся к невзрачному жеребцу. А ведь ему вовсе не обязательно стоило строить из себя ничтожество, чтобы его не раскрыли: Десерто мог бы жить обычной жизнью, не спускаясь на самый низ социальной лестницы. Защита Лизы и её слова позволили, наконец, ему осознать все это и решить начать меняться. Возможно, именно поэтому, когда он и Лиза встретились в следующий раз, их диалог пошел не по тому пути, которого опасалась кобылка.
–Дес… – нерешительно начала пегаска, обнаружив жеребца, одиноко сидящим вдали от шумной рыночной площади в небольшом дворике. – Я… Эм… Знаю, ты просил тебя забыть… но я не могу этого сделать.
Десерто недоуменно посмотрел на пегаску, окруженную чувствами стыда, тающей решимости и, что сильнее всего удивило чейнджлинга, нежности. Подобное он ощущал и раньше, но только лишь в своей семье. От остальных шла жалость, отвращение, иногда злоба, но никогда никаких теплых чувств. Тем более он не мог ожидать подобного отношения к себе от той, кто видел его истинный облик.
– В общем, я искала тебя, – продолжила кобылка, сделав тяжелый вздох, переступая с копыта на копыто. – Потому что я хотела кое-что сказать. Ну, то есть, я и сейчас хочу это сказать… Ну, то есть… Ох, веду себя как дура! Эм, прости…
Слова явно давались кобылке с большим трудом и Десерто видел это в эмоциональном плане в наиболее ясно проявляющимся, сильно усиливающемся чувстве стеснения. Лиза не испытывала никакой злобы, и даже наоборот, она была абсолютно спокойной, если не считать общей нервозности от слов, что никак не могли сойти с языка кобылки, и Десерто не решался сказать что-либо, прервав поток слов пегаски, чтобы не спугнуть и не разозлить её. Вот только пока что он совершенно не понимал, для чего Элизабет вновь потребовалось искать его.
– Я хочу сказать… В общем, тут такое дело… – неуверенно улыбаясь начала тихо говорить Лиза, смотря в зеленые глаза жеребца – Ты мне не нравишься, Дес.
Повисла неловкая пауза, за которую глаза Десерто заметно округлились, а Элизабет раскраснелась так, что её мордочку можно было бы использовать как сигнал остановки повозок.
– Ч… что? – неуверенно переспросил жеребец.
Конечно, он и сам, обдумывая свой поступок тогда в подворотне приходил к мысли, что Элизабет ему симпатична, но такая выдающаяся кобылка могла понравиться любому и выбрать также абсолютно кого угодно, но не того, кто был ничтожеством и монстром под маской. Услышать нечто подобное от понравившейся кобылки было бы счастьем для каждого, но у чейнджлинга подобное признание вызывало помимо удивления еще и сомнение. А разум судорожно стал искать во всем этом подвох, не желая видеть хотя бы просто вознаграждение за прошлые страдания.
– Но… как? Почему я?
Теперь уже пришло время удивляться Лизе. Эмоции смущения столкнулись с недоумением. Не такой реакции она ожидала от признания в любви.
– Как кто-то вреде меня может понравится кому-то вреде тебя? Понравиться… такой как ты? – продолжил жеребец, осматривая себя и Элизабет. – Ты красива, и в этом, я уверен, согласится со мной каждый жеребец, а может, даже и некоторые кобылки. Ты многого добилась в жизни, у тебя прекрасная семья, ты можешь получить все что пожелаешь. А стоит тебе только захотеть, как вокруг тебя будут виться толпы красивых и успешных жеребцов на любой вкус. И они не будут теми, чей вид заставляет толпу в страхе бежать прочь. Что может тебе нравиться во мне?
Лиза хотела прервать рассуждения чейнджлинга, но просто не могла найти что ответить или противопоставить ему. Она и сама раньше задумывалась, что же конкретно пробудило в ней чувства к нему. Это было не то, что он был никем – это скорее пробудило бы жалость. Не то, что он победил в одиночку троицу весьма сильных жеребцов: Элизабет крайне редко западала на грубую силу. И уж точно не то, что он отказался от её благодарностей за спасение. Так что же?
– Ты больше говоришь о внешности, но она обманчива. Уж ты-то должен это знать не понаслышке. – с укором и слабой улыбкой произнесла пони – Тебе интересно, что меня привлекло в тебе? Знаешь, мне трудно сказать наверняка. Но я знаю, что ты сильно переживаешь за свою семью, и поэтому переживаешь за сохранение в тайне того, что ты – чейнджлинг. Однако же… ты рискнул всем ради меня, только лишь потому что считал, что мне необходима помощь… То, как ты заботишься о своей сестре, защищаешь её, при этом стараясь не навредить её репутации, оставаясь незримым ангелом-хранителем. Разве в каждом из этих «красивых и успешных жеребцов» я могла бы найти что-то подобное?
– На моем месте мог бы быть любой. – неуверенно возразил Десерто – Кто угодно мог бы вступиться за тебя.
– Но этого любого не оказалось рядом. Только ты пришел на помощь кобылке, которую едва знал и которую окружила троица не отвечающих за свои поступки амбалов. И этот любой, узнав о моем недуге, вряд ли бы попытался мне помочь, а не сбежал подальше, чтобы неконтролируемая ярость чемпиона единоборств не настигла его. Мне кажется, что этого вполне достаточно, чтобы понравиться. К тому же, – Элизабет сделала шаг к Десерто и мягко провела своим копытом по его плечу. – Я не сбегу в панике при виде тебя, поскольку такой ты мне тоже нравишься.
Сердце жеребца бешено колотилось, сохранять самообладание, да и вообще хоть какое-то подобие здравого рассудка, становилось все сложнее. Десерто было трудно поверить в то, что он слышал, однако эмоции пегаски, ласкали чейнджлинга всеми оттенками теплоты. Была среди этих эмоций и любовь, которую он мог прежде ощущать лишь между другими пони: её он мог чуять в те моменты, когда кобылки заигрывали со своими жеребцами иногда, чтобы что-нибудь выпросить, иногда просто – для удовольствия, но итог лести и кобыльей нежности почти всегда был не самым приятным для кого-нибудь из этой пары. И это расставляло все на свои места. Подкрепляемый собственным недоверием, Десерто стал догадываться, почему Лиза начала кокетничать с ним. Или, точнее, думал, что начинал догадываться.
Сладкие слова, убаюкивающие разум, нежные прикосновения, подавляющие волю и, само собой такая приятная, такая сладкая ложь, обладающая любимыми тобой красками. Все эти слова дочери Фоулеров могли быть обыкновенной ложью. Для чего? Вероятно, Элизабет, изучая чейнджлингов, могла обнаружить их необычную способность помочь ей с её болезнью. Конечно, Десерто ошибался, и слова дочки Фоулеров были искренними, но беспокойный разум чейнджлинга, не привыкший к тому, что его, действительно, может кто-то полюбить, противился этому, желая видеть лишь ложь, где её на самом деле не было.
– Тебе нравлюсь не я… – холодно произнес чейнджлинг, с нарастающей злобой в голосе. – Я ведь почти купился. О нееет, тебе даром не сдался такой как я, все что тебя интересует, это моя способность успокоить тебя. Я для тебя лишь успокоительное, да!? Тебе не интересен ни я, ни то что я делаю для семьи или для кого-то еще, все что тебе нужно, это чтобы я излечил тебя, как волшебный доктор?
Жеребец под конец уже совсем перешел на крик и Элизабет ошарашенно смотрела на него недоумевая, что на него нашло.
– Что? Ты сбрендил что ли? – дрожащим голосом произнесла пони, начиная также злиться.
– О, ты начинаешь злиться, значит я прав! Естественно, зачем же тебе такой урод, как я? Все просто! Я тебя излечу, и можно дальше жить беззаботной жизнью с тем, кто тебе на самом деле нравится!
– Я злюсь, потому что ты несешь бред… – сквозь зубы прорычала Фоулер.
– Бред? А как по мне, настоящую правду. Что ж, ты этого хочешь, так получи!
Десерто объяло изумрудное пламя, явив Элизабет истинный облик чейнджлинга, и прежде чем кобылка успела что-либо ответить жеребцу, её объяла яркая вспышка света, сошедшая с рога чейнджлинга. Белый свет окутал Элизабет с ног до головы, неся с собой подобие умиротворения. Боль, гнев, страх и обида вмиг исчезли, оставив после себя ощущение легкости, как после долгого сна. Тело мягко напряглось, почувствовав электрический разряд, нежно прокатившийся по всему телу Лизы от живота к голове. Спина ощутила легкое покалывание, которое так же мягко и приятно отозвалось в макушке. Когда белый свет рассеялся, кобылка могла чувствовать сильную слабость: у неё подкашивались ноги, но тем не менее она устояла. Взглянув в сторону Десерто, Фоулер обнаружила того распластавшемся по земле и лишенным маскировки. Сильно испугавшись, кобылка хотела подскочить к нему, но споткнулась и, будучи все еще не отошедшей от эмоционального взрыва, также упала рядом, потеряв сознание.
Увы, но крик Десерто, а затем и яркая вспышка привлекли внимание не только дочки Чейза, но и стражей, которые, войдя во двор обнаружили черного монстра и белоснежную пегаску, лежащую без сознания на земле. Для них появление чейнджлинга и тела кобылки рядом говорило лишь об одном: он напал на неё и собирался сейчас принять её облик. Задержание опасной твари произошло очень быстро и, естественно, никто не захотел прислушиваться к её словам. Тот, кто всегда боялся оказаться раскрытым, был пойман на месте преступления и заключен под стражу. Но раскрытие и заключение в меньшей мере заботило сейчас его, он беспокоился о том, что же случилось с Элизабет. Все же, он не зря изначально, когда узнал о её болезни не решился применить свою способность. Она могла не вылечить Лизу, а превратить последние дни кобылки в сущий кошмар. Эмоциональный взрыв перезагружает нервную систему, тем самым на короткое парализуя жертву, но сильная вспышка, которая могла бы произвести лечебное воздействие, вполне могла также и парализовать кобылку на долгое время, или еще и расщепить её сознание, ухудшив состояние расстройства дополнительными психическими отклонениями.
Однако, как и в случае с признанием Элизабет, Десерто ошибался. Его взрыв совершил именно то, что и требовалось: перезагрузка нервной системы восстановила работоспособность эмоциональных отделов мозга, отсрочив печальный исход болезни Лизы. Как это не иронично, но то в чем он её обвинял, действительно, было необходимо дочке Фоулеров, хоть она никогда этого и не желала от Десерто, даже не догадываясь о такой его способности: она просто стала приятным бонусом к чувствам пегаски. Вот только после произошедшего было очевидно, что шанс на исцеление и совместное счастье был явно упущен. И нет, Лиза не винила во всем Десерто и не злилась на него, хотя он уже во второй раз повел себя как очень глупый пони. Она была уверена, что произошедшее полностью её вина: пегаска слишком поторопилась, излив свои чувства чейнджлингу. Десерто всю свою жизнь прятался и делал себя ничтожным для окружающих, но тут появилась она и сказала, что любит его. Предельно осторожный от природы, чейнджлинг, столкнувшийся с чувством любви, обращенным к нему, испугался и повел себя не самым адекватным образом. И теперь он был отрезан от неё не только эмоционально, но и тюремной камерой.
Но любовь, порой, толкает на весьма сумасбродные поступки, которым и тюрьма не помеха, не помеха и последствия нарушения закона. И пока у Чейнджлинга было время обдумать произошедшее и осознать, что Лиза никаким своим действием не дала ему повод думать о ней так, как он подумал тогда, пегаска решилась на весьма дурно пахнущую авантюру. Знаменитой чемпионке единоборств пробраться к камере особо охраняемого преступника оказалось не слишком-то и сложно. Всего-то за несколько автографов ей разрешили побыть наедине с «диковинной тварью, что чуть не убила её». Полная озорных искорок в глазах и сумасбродных идей побега со своим глупеньким любимым, Элизабет предстала перед заключенным, ехидно улыбаясь.
– Для той, кто ищет лишь успокоения, я как-то слишком уж зациклена на тебе, ты не находишь? – иронично произнесла она, подходя ближе к нему. – Пожалуйста, оставь свои «так будет лучше, забудь меня, чейнджлингов нельзя любить» для тех идиотов, которые вбили тебе это в голову или тем, кто даже не попытался принять тебя таким какой ты есть, предпочитая верить в твою легенду. Я тебя люблю, действительно люблю. И если для того чтобы ты это понял, мне нужно совершить глупость, подобную твоей, я её не побоюсь совершить!
– Я идиот, – покачав головой ответил ей чейнджлинг из своей камеры.
– Ты опять начинаешь? Может уже хватит? Не унижай себя, этим ты оскорбляешь не себя, а тех, кто о тебе заботится. Какого же ты обо мне мнения, если считаешь, что я могу полюбить идиота?
– Да нет, я не об этом, как я мог серьезно подумать, что ты просто хочешь меня использовать? Настоящий идиот! – чейнджлинг пнул землю, взглянув затем счастливо на свою возлюбленную. – Я рад, что с тобой все в порядке. С тобой же все в порядке, та моя последняя выходка тебе не навредила? Надеюсь, ты простишь меня, что я все же втянул тебя в неприятности.
– Да хватит тебе уже извиняться! Если ты про ту вспышку, то нет, мне даже стало лучше. А вот твой арест едва не разбил мне сердце, я так за тебя переживала! А ты даже и не подумал, каково будет мне, не так ли? – Элизабет звучала обиженно, но её эмоции выдавали в ней счастье, облегчение и… желание, заставляя чейнджлинга, который все это ощущал, краснеть, как Элизабет, когда та признавалась ему в своих чувствах.
– В любом случае, я рада, что ты все это осознал, а ты, я надеюсь, осознал и тебе не потребуется больше доказательств моей искренности, а то я ведь могу, – с усмешкой ответила ему кобылка, игриво подмигнув, вогнав Десерто в еще большую краску и заставив того быстро мотать головой. – То-то же! А теперь отойди-ка.
– Погоди, что? – только и успел произнести чейнджлинг, как Элизабет со всех сил лягнула по замку камеры чейнджлинга, снеся дверцу с петель. – Что, во имя всего съестного, ты творишь Фоулер?
– Глупость, ты же совершил еще одну, вот и мне приходится совершить свою, чтобы мы оставались квиты. А теперь бежим!
– Но… но… стражники… Если они схватят тебя… схватят нас… – начал лепетать Харт в замешательстве смотря, то на Лизу, то на сорванную с петель дверь.
– Поймают? Злобное существо, внушающее в них ужас своим видом и чемпионку школы единоборств? – пони рассмеялась, но затем сделалась серьезной. – Тогда в наших интересах не допустить этого. Я теперь ни за что не отпущу тебя, Дес. Ты стал для меня всем, и я не думаю, что смогу теперь прожить без тебя. Возможно, мне и правда понадобится твое успокоительное, но я скорее умру от разлуки с тобой, чем от этой треклятой болезни. Так что прошу, бежим, прежде чем они очухаются!
Чейнджлинг широко улыбнулся и, обняв Элизабет, негромко рассмеялся вместе с ней, чувствуя себя как никогда счастливым. Что ждало влюбленных дальше никто из них не знал, но они были уверены, что вместе их путь будет освещен яркой звездой надежды и любви. Чтобы не навредить своим семьям и самим себе им предстоит провести остаток своих жизней в бегах, но теперь этот самый остаток обрел смысл для каждого из них двоих. Возможно, Элизабет и Десерто много страдали, а потому заслужили себе в подарок от судьбы покой и счастье в объятиях друг друга. А возможно, предрассудки пони касаемо расы меняющих свою форму существ напрасны и те могут любить и наполнять дни своих возлюбленных счастьем не хуже нас самих.
*** История была написана, но, как и её героям, мне пришлось многим пожертвовать ради её написания. Даже тогда мне казалась концовка слишком смазанной, поспешной, а главное слишком похожей на мою мечту, чуждую произведению и героям. Легенда не могла закончиться счастливым финалом, и, естественно, этому была весьма веская причина, понять которую мне пришлось на собственном горьком опыте.
Поддерживая меня в написании, Брайт подпитывал меня большим объемом эмоций, которые я всасывала словно черная дыра, и к концу рассказа ничего от них не осталось. Брайт разлюбил Лиру, потому что не осталось чем любить: не было больше чувств ни к ней, ни ко мне. Мы стали чужими друг другу, просто два пони и ничего больше. То, что должно было стать романтическим событием, когда Брайт сделал ей предложение, стало обычным ужином, на котором он подарил мне кольцо. Я знала, что мне больше не за что было биться, моя одержимость им пропала, а его любовь уже нельзя было разжечь вновь. Я бы могла пытаться, но все было бы бесполезно, ибо создать любовь не в силах чейнджлингов, поэтому я отпустила его. Нет смысла обрекать на несчастье того, кто просто имел неосторожность влюбить в себя чейнджлинга. И даже если меня впереди ждало лишь отчаянье, не стоило утягивать простого пегаса за собой.
Свадьба была расстроена, и я осталась одна в самый канун дня Сердец и Копыт, со стороны брошенная женихом, а на самом деле лишившаяся последней цели для существования. Я была никем и идти мне было некуда, а без эмоциональной подпитки я бы в ближайшее время умерла от голода. Впрочем, расставание с Брайтом подарило мне чувство покоя и смирения со своей судьбой. В конце концов, кто один отлученный чейнджлинг в историях маленького городка?