Вы когда-нибудь чувствовали запах тишины? Пробовали на вкус забытую память, могли распознать все оттенки беззвучия и заброшенности? Элголота об этом никогда не спрашивали. Некому. Да и выбора не было. Наполненный всевозможными воспоминаниями разум привык мыслить образами, аморфными видами-идеями, будто немой и не умеющий писать художник пытался рассказать что-то окружающим. Оседающая после слишком резко выломанных ставен на пол и шерсть пыль вызывала ассоциацию с диковинной приправой – сама ложилась на любопытно показавшийся кончик языка, сама щекотала ноздри сотней стершихся и слившихся воедино ароматов. Запах мела и извести, из еще не до конца осыпавшейся побелки. Древесная труха потолочного перекрытия, запах ржавых гвоздей, что торчат из дыры второго этажа, запах лопнувшего и пошедшего пузырями лака. Глиняного горшка, высохшего цветка, изъеденного постельного белья, чей уголок торчал из покосившегося шкафа. А уже сами пыль и тишина вызывали забавную ассоциацию с самим собой, многообразием всего и вся, стершимся и поглощенным друг другом. Даже серая шерсть не слишком сильно отличалась цветом от пыли. Прекрасно размышлять о подобном, когда тобой движут большей частью корыстные цели, а не простое любопытство.
Когда-то здесь жили богато. Относительно, в коротких штришках. В слишком изящной для отопления всего дома печи, в добротных окнах, ставни на которых до его прихода почти не покосились. В части резного ложа, что свисает из потолочной дыры. Уходили спешно, как и из прочих домов этого заброшенного поселка, но здесь могли позволить оставить многие вещи, что обычные работящие пони утащили бы даже в зубах. Да и к чему пытаться унести все с собой, когда сюда планировали вернуться? Заложенные в фундамент – добротный, каменный – охранные амулеты истлели едва ли больше пяти лет назад. Только начал разваливаться добротно сколоченная ограда. Дом гораздо сильнее старались сберечь от воров и мародеров, чем от времени. И пусть разум занимает сам себя загадками и сравнениями, пусть глаза меланхолично осматривают некогда богатое убранство, а нос чутко улавливает малейшие нотки запахов. Пусть их. Лапы уже давно заняты потрошением уцелевших шкафов и сундуков.
Забывшим и мертвецам никакой скарб ни к чему.
Такие места всегда нравились Вирду. Тихие, покинутые и ненужные. Они часто могли нести в себе невероятно интересные вещи или настоящие раритеты, продажа которых могла покрыть очередной ненужный и затратный эксперимент. Они были… похожими с ним, сумасбродным кирином. И не только потому, что некоторые умельцы могут найти внутренности полукровки ценными для продажи. Ощущение, атмосфера. Память. Был бы Элголот могучим духом или иной планарной тварью – так и вовсе застолбил покровительство над такими местами и наполняющими их аспектами. Жаль не выйдет. Именно поэтому между долгими походами и не менее долгими набиваниями в очередную ватагу наймитов Шах предпочитал проводить в подобных местах. Заброшенные дома или целые поселения, старые и позабытые районы города или усадьбы с нехорошей репутацией. Не всегда такие походы оканчивались удачно, некоторые так и вовсе несли немалую ношу проблем. Но сейчас, в этом доме, не было ничего кроме тишины, пыли и памяти.
Впрочем, тишины уже тоже не было. Вирд всегда любил напевать или мычать себе под нос различные мотивы во время работы. Не столько, чтобы скоротать время или для помощи в средоточении. Очередной виток мыслей накладывался на ноту и напев постепенно становился похож на окружающее его место. Что-то бодрое и тяжеловесное в кузне, в такт грохоту молота. Едва заметное и ненавязчивое, как шелест окружающего леса в очередном походе. Для этого места… вырисовывалось что-то свое. Тихое, мрачное. Грустное, как если бы искренне любящая вдова и через десяток лет пела песню скорби о почившем муже. Нет уже истинного горя в напеве, только воспоминания. Пропахшее пылью, старой побелкой и древесной трухой. Мысль за мыслью, следом за новыми образами, что навсегда остаются в памяти, горло выдавало бессловесный мотив, наполняя…
- ЭЙ! КТО ШУМИТ ЗДЕСЬ?!
… Сердце кирина тоской, из-за того, что его прерывают и сбивают тонкий душевный настрой. Да ну чтоб вас. Всех вас. Кроме, пожалуй, кошек – они шумные только когда хотят есть или жалеться. А всех остальных – чтоб. Звук шел их неоткуда. Не совсем буквально, так как как чей-то голос раздался со второго этажа. Но причин для него не было. Ни обоняние, ни слух не говорили о наличии здесь кого-то чужого. Об этом услужливо сообщал и нетронутый слой пыли. Ни звука дыхания, ни скрипа половиц под конечностями недовольного говоруна. Только едва-едва ощутимо веет магией, впрочем, не слишком восприимчивый кирин мог вполне упустить что-то значительное. И ведь не дух это, пусть они и являются перед ним исключительно голосом – не морозит спину и не закладывает уши от чужеродного присутствия. Присутствие не ощущается вообще. Занятно.
Подняться по лестнице оказалось не слишком просто. Трудности создавало то ли внятное отсутствие этой самой лестницы, то ли аварийное состояние второго этажа. Не сбросишь же все на неумение кирина ходить. Верхние комнаты почти не сохранились, или успели окончательно разрушится за те несколько минут, что Элголот искал обходные пути. С них станется. Огромная некогда спальня с дырой в полу, куда бессердечная гравитация утащила большую часть кровати, заставляя еще крепкую и явно тяжелую раму висеть лишь на задних ножках, цепляясь за целую балку. Судя по рыхлым и более темным участкам пола в некоторых местах протекала крыша. Вирд уже было принялся за более детальный осмотр комнаты, ведомый любопытством к горке поваленных шкафов, как в мыслях всплыло недавнее воспоминание о чьем-то возмущенном голосе. Все же, подобные места задавали собственный лад и не терпели спешки. Еще несколько минут потребовалось на концентрацию и попытки соотнести в воспоминаниях звуки чужих слов с расположением мебели уцелевшей части второго этажа. Выходило, что недовольный был где-то в уцелевшем шкафу.
Старая керамическая посуда – ставшая слишком старой и ветхой, чтобы гордо называться фарфором – аккуратно сложенные столовые приборы из серебра, уже стоящие того, чтобы подняться за ними, горки ветхой ткани, что были скатертями. Хозяин дома, видимо, предпочитал принимать пищу прямо здесь, в покоях. На нижней полке: серебренная миска, с стоящим в ней кувшином, да бритвенные принадлежности, с изящными бритвами и ножницами, рассчитанными на телекинез единорога. Статусные вещи, как и лежащее рядом овальное зеркало в дутой оправе. От стеклянной поверхности, будто неоткуда отражался фиолетовый свет.
- Ты. Шумишь. До крика было тихо. Хорошо.
Кирин опасливо присмотрелся к зеркалу, ощущая от него легкий магический сквознячок, будто аура предмета настраивалась на что-то еще, отсутствующее здесь. Ничего опасного, кажется. Хотя смотрящее из зеркала существо явно хотело казаться опасным и грозным. Честно? Не получалось. Пусть хищные обводы яркого тела и говорили о том, что по ту сторону поверхности зеркала не мягкая игрушка, но длинная изящная шея и яркий свет фиолетовых глаз грозными не выглядели. Хотя бы потому, что Элголот с раннего детства любил все оттенки пурпурного и фиолетового, даже придавая своим любимым чернилам этот цвет. Да и как боятся и серьезно относится к кому-то, чьего присутствия вокруг даже не чувствуешь? Значит далеко. Значит не опасен. Если есть вообще. Да и магический фон зеркала слишком слабый, чтобы тревожить и быть заделом на нечто большее. Вирд протяжно зевнул, подергивая фиолетовым, в цвет нательных рисунков, языком и принялся с толикой любопытства рассматривать недовольного. Собеседник вообще весь был таким… хищно-изящным. Как грифоньи самки из древних и славных семей, где о роде заботятся упрямо и тщательно, как и за рождением новых славных детишек. Клыки, глаза и перекрученный рог, возможно, и могли быть пугающими или некрасивыми, но для кирина казались только чем-то увлекательным и стоящим внимания. Чейнджлинг? Вероятно, тоже любящий фиолетовые краски – о такой расцветке этих таинственных существ кирину слышать или читать не доводилось. И что он делает в зеркале? Заперт? Или умеет превращать не только в пони и прочих существ, но и в мебель? Нет. Присутствия все так же нет, как и ощущения жизни.
- Мх-х-х-х… Не страшный. Слишком красивые глаза. – коротко кивнул кирин, не зная стоит ли что-то еще говорить или делать. Не петь же ему, в конце концов, раз фиолетовый оказался так этим недоволен. У Вирда плохой голос? Глупости.
- Тоже есть такое же зеркало? – Элголот аккуратно поднял озвученный предмет, второй лапой выливая в серебренную миску немного воды из собственной фляги. Выставил на свет. Играясь с углом обзора, чтобы в отражении было видно, какое именно зеркало он держит между когтей.
